и заворачивали машины, которые ехали сюда. Они буквально душили нас — с чего, позвольте узнать, жить нам?! Ильяс и платную рыбалку придумал для того, чтобы было что сказать этим псам цепным: что, мол, еду рыбку ловить, это дело неподсудное.
Гуров молчал.
— Лев Иванович, я вас понимаю, но вы и меня поймите — как нам жить? Откуда деньги брать? Положим, мы сами с хлеба на водичку летом перебьемся, но придет время, надо будет налог платить — и что же, снова все на торги? Все снесут, осквернят и песком завалят, построят домишки или капища свои с крестами… Лев Иванович! Пощадите!
— Тут происходит странное, — спокойно, размеренно ответил он. — Неужели вы не знаете, что Илья ваш верный — это уже пятый случай в этой местности?
— Как пятый? — удивилась она. — Всего-то…
Гуров поднял палец, Катя осеклась, замямлила что-то: «Ну, я слышала, но думала, мало ли что придумывают… пьют же, понимаете, показалось…»
— Хорошо, хорошо, не будем цепляться. Давайте сейчас просто сядем, выпьем чаю и представим себе такую историю…
Катя подчинилась. Послушался и мрачный Станислав. Лев же Иванович, как лектор, остался на ногах, руки заложил за спину и, прохаживаясь из стороны в сторону, принялся излагать:
— Вы, Катя, рассуждаете по-своему правильно. Если есть проблемы, то их надо сообща решать, в синергии. У вашей, так сказать, целевой аудитории проблемы с личной жизнью. У вас — с деньгами. Вы способны манипулировать мужчинами.
— Зачем вы так…
— Сейчас я говорю, извините. Да, этим искусством вы овладели совершенно, а может, это врожденное, Катя? Во всяком случае, Радаева вы обломали знатно: своих бед сверх крыши, сам за океаном, вот-вот сядет лет на сто — а ваши проблемы решает.
— Откуда вы знаете? — пролепетала она.
— Неважно, — отрезал Гуров. — Важнее иное. Вы стремитесь любой ценой решить свои вопросы, а понимаете ли вы, что ценой может быть жизнь человека — одного, двух, трех, не знаю уж, сколько дурочек отзовется на ваше объявление. Катя, а что важнее человеческой жизни? — Увидев, что она уже рот раскрыла, он поднял палец. — Погодите, не отвечайте, сейчас не до метафизики. К тому же дискутировать с дипломированным мозгоправом — не для меня. Итак, еще раз: вы желаете, чтобы все происшедшее оставалось в тайне. Я правильно понимаю, что с местным участковым вопрос решен?
— К-какой вопрос?
— Тихо, тихо, без истерик. Не заикайтесь. Решен, это понятно. Нападение стаи одичавших собак? Да, скорее всего, пусть так. В общем, все остается шито-крыто, мы, само собой, отъезжаем, составив и подписав акты… кстати, вы зря полагаете, что с налоговой частью все гладко, раз Абдулаев помогает. Экономист все-таки.
— Откуда вы это взяли? — спросила Катя, закусывая губу. — Что-то не в порядке?
— Вы сами знаете что, — внушительно заявил он. — Давайте еще раз: вы идете на то, чтобы собрать тут ни о чем не подозревающих, полностью доверяющих вам людей, рискуя, что кто-то из них, а то и несколько, не дай бог и все, отправятся внезапно в лучший мир, не покаявшись, с погрызенными глотками. Все верно или есть замечания?
— Этого не произойдет. Он не придет раньше ноября, — брякнула она. И прикусила язык.
— Очаровательно, — впервые подал голос Станислав, — ну просто очаровательно, Катерина-свет Алексеевна. Откуда только такие берутся?
Гуров вдруг понял, что все это время друг пристально, как впервые, вглядывался в это существо, возможно, пытался разглядеть, уловить что-то человеческое, увидеть на Катином милом личике хотя бы тень сомнения, страха — за других, не за себя, — и теперь на Стасовом лице проступало такое жгучее разочарование. Как, наверное, у кладоискателя, чья лопата наконец звякнула о нечто железное, и он, обливаясь потом и счастливыми слезами, раскапывает древний сосуд. И, вскрыв, обнаруживает там ординарную гнилую картошку, воняющую хуже нужника.
— Что ж, скажу лишь одно: пеняйте на себя, — подвел черту Лев Иванович. — Поедем, Станислав Васильич, нам тут нечего больше делать.
— Поехали. — Крячко решительно поднялся, опрокинув стул.
Быстро собрав вещи, они выехали и некоторое время следовали в полном молчании, хотя Станислава разбирало, пока он в сердцах не сплюнул:
— Нет, ну дура же.
— Нет, не дура, — серьезно возразил Гуров, — настоящий бес смертный. Любой человек, который за чужой счет готов питаться, — самый натуральный черт, только без рогов и помереть может, пусть и не сразу.
Станислав, подумав, усмехнулся:
— Это-то да, прав ты. А мы с тобой, стало быть, бесогоны, или как это именуется?
— Как бы ни именовалось, ничегошеньки мы с тобой не сделаем, — горестно возразил Гуров.
— Сделаем, будь покоен, — пообещал Станислав. — Первым делом местным устроить поголовный расстрел. Предлагаю сейчас же к прокурору.
— К прокурору, — повторил Гуров, — да, к прокурору. Заморозка деятельности, а то и задержание, показательный суд, колония с шитьем варежек… внешне все правильно, все будет чинно и пристойно, и выйдет такая вот тварь, честно отбыв заключение, формально честным человеком. Выполоть грязь, зло, чертовщину из души, которая к этому не стремится, — этого никто из людей не может.
— А сам человек?
— Выходит, что нет.
Снова помолчали, размышляя каждый об одной истине, разве что с разных сторон.
— Шоссе какое приятное, веселое, светлое, — заметил Крячко, чуть сбавляя скорость. — Смотри, березы, светлые, свежие, как лестница в небо. И никого вокруг. Красиво там, где людей нет.
— Стас, ну что ты, успокойся. Подавится она своими пряниками.
— Да вот с пряниками, Лева. Понимаешь, вот уже который день пресса для пряников в музее нет.
— Запропал куда. Найдется, — легкомысленно отмахнулся Лев Иванович.
— Обязательно, — с мрачной многозначительностью заметил Стас. — А между прочим, что ты ей про налоги наплел, что где-то не в порядке?
— Мыслишка одна… — начал было Гуров, но не договорил.
Глава 33
Как только шоссе влилось в более оживленное, тотчас напоролись на дурно залитую яму в асфальте, на повороте. Таилась она под невинной лужей, глубокая, злорадная и с острыми, как клыки, краями.
— Хорошо, хотя бы скорость небольшая, — заметил Крячко, рассматривая пропоротую шину.
— И люди вон, неподалеку. Все ж таки очень иногда люди нужны, да, Стас? — пошутил Гуров.
— Ты въедливый, злопамятный и зловредный тип, Лева, — заметил друг, — но так-то прав, нужны.
С грехом пополам доковыляли до ближайшего бодрого шалмана с надписью «Шыномонташ 24/7». Это был полноценный деревенский техцентр, сочетающий в себе шиномонтаж, мойку и кладбище автомобилей на разборку, персонал которого обитал тут же, в многоэтажке из морских контейнеров, составленных один на другой, поэтому доораться до мастеров не составило труда.
Монтажник, оценив опытным глазом характер и масштабы повреждения, одобрил:
— Хорошо вас подчекрыжило. С Ямы, что
